Вот и архонты. Два бойца на нижних ярусах. Оба спали, но спали беспокойно. Их лица искажались гримасами, руки и ноги подрагивали, они вертели головами и едва слышно проговаривали какие-то фразы.

Это были его архонты, передававшие особенно подробные сообщение от лавы.

Если растормошить их сейчас, ничего хорошего не будет. Это как выкрасть из лечебницы пару сумасшедших. Будет весело, но не более.

– Дорф, мы пока отдохнем прямо здесь, – сказал Сальери, занимая пустующее место и с облегчением вытягивая натруженные ноги. – Найди себе место.

– Уже нашел, сэр.

– Прекрасно. Когда они перестанут дергаться, разбуди меня.

– Конечно, сэр, – ответил Дорф и, отступив в полумрак, заснул, едва коснувшись плечом стойки кровати.

Дорф умел спать, и он спал, но по-своему.

– Хорошо, – промолвил генерал, погружаясь в сон. Он знал, что сможет положиться на Дорфа и тот разбудит, когда будет нужно.

И тот вскоре разбудил, едва коснувшись плеча Сальери.

– Что? Они уже в порядке? – спросил тот, поднимаясь, еще даже не открывая глаз.

– Бойлер уже в порядке, сэр. А Фокс совсем не отзывается, похоже, сгорел.

Генерал встряхнул головой и, спустив ноги, сунул их в теплые ботинки.

У него всегда было два архонта, и если один сходил с дистанции, в подразделениях сразу появлялся тот, кто заменял убывшего.

72

Любимчиком был Бойлер. Сальери испытывал к нему симпатию. Ну было в этом парне что-то – какая-то убедительность, что ли. Он оставался живым и человечным, даже проговаривая пятимерные операторы, которые Сальери перерабатывал с большим трудом.

Пять измерений! Попробуй пойми и осознай!..

Но генерал читал, напрягаясь и вспоминая все, что когда-то изучал в военной академии.

А еще он представлял, столько усилий его кураторам приходилось приложить, чтобы примитивизировать их собственный язык и спуститься до пяти измерений. До пяти! До которых Сальери приходилось карабкаться, как до недостижимой вершины!

Кураторы. Возможно, и не было никаких кураторов, и с архонтами напрямую разговаривала сама лава, но генералу было удобнее представлять себе еще каких-то проводников-посредников. Такая схема ему больше нравилась, поскольку лавы он все же побаивался.

Свои откровения он получал в пакетном виде – бац, и идея уже сформирована. А архонтам информация транслировалась побуквенно – оператор за оператором, при этом они с лавой находились на прямой связи. А это, по мнению генерала, как разговаривать с жерлом вулкана.

Генерал подошел к койке архонта и, склонившись, увидел открытые и глубокие, как бездна, глаза. Похоже, парень все еще был «на линии».

– Эдди… – негромко позвал Сальери, и в первый раз бездна в глазах архонта осталась непотревоженной.

– Он точно пришел в себя? – уточнил генерал, взглянув на Дорфа.

– Да, сэр.

– Как ты это понял?

– Он выругался, когда я коснулся его.

– Как именно?

– Он назвал меня… самкой дендроида.

Генерал кивнул. Пройдя через годы службы, через двойное убийство, через дезертирство и вступление в армию Сальери, Дорф не растерял своего культурного багажа – еще бы, он окончил университет, учился там шесть лет!

Самка дендроида в просторечии называлась швирхой, и в солдатской среде это слово не считалось каким-то особенным. А уж тем более ругательством.

«Университеты. От них один только вред», – говорил, бывало, в училище его старшина, гоберли Анварес. Загорелый, мускулистый и непобедимый в рукопашной схватке с любым противником. И особенно в учебных боях доставалось именно парням с дипломами. Университеты старшина Анварес не любил, как и их представителей.

Сальери наклонился и позвал снова.

– Эдди, вернись, ты очень мне нужен, – сказал он, глядя в распахнутые глаза архонта – и в них вдруг появилось какое-то движение. Дрогнули зрачки, полыхнули синие искорки, и, глубоко вздохнув, архонт очнулся.

– Сэр? Это вы?

– Я, Эдди, конечно, я, – ответил генерал, а тем временем солдаты под руководством Дорфа уносили в лазарет «сгоревшего» архонта.

Возможно, он еще послужит и первым храбро пойдет в последнюю атаку.

– Сэр, я видел… Сэр, я должен вам сказать…

– Не торопись, дорогой, – придержал его генерал. – Пусть рассосутся эфемеры, я же тебе говорил – они мешают воспроизводить мысленные образы.

– Да, я помню… – прошептал архонт, и Сальери отошел, присев на еще теплую постель второго, «сгоревшего», архонта.

Следовало подождать, когда призрачный мир математических измерений и физических парадоксов отпустит Эдди и он, не растеряв информацию, вернется в мир реальный.

Правда, сам, едва оказавшись на этой планете, Сальери прежде всего усомнился в реальности всего происходящего. Это было похоже на сон, на продукт применения электронных наркотиков, но только не на реальность.

Он не верил, что сможет дожить до конца пятилетнего срока, он не верил, что можно победить лаву, и лава откликнулась сама, послав ему четкий план действий.

И только поэтому он до сих пор жив.

– Сэр, я в полном порядке! Разрешите доложить обстановку?

– Докладывай, – кивнул Сальери.

– Сэр, мадам взволнована. Она полагает, что ей грозит опасность…

– Опасность? Что за чушь?

Сальери резко поднялся, услышав подобную нелепость. Что за опасность могла угрожать лаве?

– Сэр, ее голос звучал иначе, чем обычно. Она действительно обеспокоена.

Генерал вздохнул, сдерживая эмоции. Ну какая еще «мадам»? Разумеется, никакая, но архонты получали многомерные операторы в среде напряженного поля, а затем их мозг переформатировал операторы в визуальные и понятные образы. Отсюда и возникала «мадам», отсюда возникали и ее «волнения».

Столь огромная нагрузка изнашивала архонтов, поэтому они быстро сгорали. Однако, пока сгорали одни, лава успевала загрузить в других дистрибутивы приемных программ.

Как только сгорал очередной архонт, дистрибутивы начинали разворачиваться, и генерал узнавал об этом, когда сообщали, что какой-то солдат упал без чувств.

– Что мадам сказала еще?

– Еще? – Эдди почесал нос. – Еще она сказала, что ее тревожит позиция Четырнадцатого отряда противника.

– Четырнадцатого отряда?

– Так точно.

– А чем беспокоит, не уточнила?

– Нет.

Генерал вздохнул. Если это вся информация, Четырнадцатый отряд нужно сносить весь. И ждать новых откровений от архонтов – ушла тревожность «мадам» или еще осталась.